Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катерину доставила домой, она силой утащила пить чай, а дома снова-здорова. Родители Катерины начали пилить за дорогие подарки, но тоже без души, так для порядка. Они прекрасно знали про нашу дружбу, может даже догадывались от чего она появилась, но вида не подавали. Других близких подруг у нас нет, школьные не в счет, а новые когда ещё появятся, да и нужны ли они нам, вот в чем вопрос. Пока сидели за столом, я решила кое что узнать.
— Павел Витальевич, вы случайно не знаете о каком нибудь пансионате для бывших военнослужащих. У нас дача появилась, нужен сторож, дом там для него хороший, вот Катя подтвердит, воздух чистейшей и вообще тишина и покой, пусть живет на природе.
— Так, так. Сейчас подумаю, что-то вертится в голове, — задумался Катин отец.
— Паша, хватит думать, тебе нужно позвонить Игорю, он же как раз заведующий в пансионе ветеранов и инвалидов, — напомнила Тамара Григорьевна.
— Точно, как же я мог забыть. Сейчас позвоню Краевскому, мы с ним вместе грызли гранит науки в медицинском, потом в аспирантуре. Мировой парень, теперь конечно уже мужик с животиком, но всё равно тот ещё оболтус. Помнишь Тамарочка, как ты его спасала в своей гинекологии, это же прямо анекдот.
Мы только поженились, Катя была ещё на стадии планирования, жили в коммуналке, и вот тут к нам в гости заглянул Игорек. Нашу свадьбу он пропустил, лежал с переломом бедра, та ещё была история, вот и решил наверстать упущенное. Тамара в тот вечер дежурила в гинекологии, хотя пациенток не было, у них травили тараканов, но мало ли что, порядок есть порядок. Вот мы и решили не ждать утра, а самим нагрянуть в отделение, благо там нет никого. Взяли пару бутылок и закусить, хотя я и говорил что не хватит, но разве его переспоришь, паразита мелкого. За пару часов выпивку приговорили, я отправился за добавкой, а Игорек взялся выметать тараканов, тогда их много передохло, они ему видите ли аппетит портили. Сбегал я быстро, магазин за углом, а когда вернулся то не поверил своим глазам: голый Краевский лежит в гинекологическом кресле, материться сквозь стон, а Тамара готовит инструменты. Резкий приступ аппендицита, вызывать неотложку некогда, когда она приедет ещё большой вопрос, первомай все-таки за окном. Вот и решили резать сами, а под рукой только кресло это, с распорками для ног. Нет были и нормальные столы, но там тараканы дохлые, прибираться долго, а он говорит что всё, ещё немного и лопнет, аппендикс хренов. Уложили на кресло, ноги кверху и давай кесарить, Тамарочка же гинеколог. Кстати его прогноз подтвердился, разорвался аппендикс прямо в моих руках, так что Игорь чудом остался жив. При встрече всегда подкалываю, пора мол на кесарево, у Тамары рука легкая, раз приняла, так и второй сможет. Он отшучивается, говорит хватит и одного, — закончил отец Кати.
Так что через пару дней можно будет съездить в этот пансионат, примут как родную. Ехать туда, судя по карте, не так уж и далеко, он находится в ближайшем Подмосковье. Попрощалась, время уже почти девять, пора на кладбище, а после домой за картиной. На всё про всё ушло часа два, я переодевшись в джинсы и кроссовки, с дипломатом и завернутой картиной прибыла на место, тихонько залезла в знакомые кусты и сосредоточившись представила конечное место перехода.
В государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Мальчин прибыл сразу после встречи с Ольгой Лёд. Практически без очереди был допущен в святая святых, кабинет председателя Госкомпечати.
Новый начальник, старого вчера сняли и отправили на пенсию, начал с разноса.
— Как так вышло, что там, — показал он в сторону окна, — книга этой Лёд вышла быстрее чем у нас. Там, — в этот раз он показал на потолок, — выразили озабоченность и непонимание. Мой предшественник слишком лояльно относился ко всей этой писательской братии, и вот результат — книги молодых, талантливых у нас не печатаются, а там, — снова показал на окно, — злорадствуют. Вы понимаете какой вышел политический резонанс, все буржуазные радиостанции поют оду восхищения, а наш советский читатель даже не знает кто она такая, что это за книга. Как вы объясните такой прокол в вашей работе, — показал пальцем уже на Мальчина.
— Борис Иванович, моей вины здесь нет. Я неоднократно просил вашего предшественника ускорить выпуск книги Ольги Лёд, но он был против. По его словам она была коммерческой, а в первую очередь нужно выпускать идеологически правильную литературу. "Записки парторга", "Рассказы старого большевика" и "Комсомольское дело" стояли в прерогативе, — начал оправдываться главред.
— Всё это так, но бывают исключения, нельзя работать шаблонно. Вы знаете общий тираж тех книг? Всего пять тысяч! Пять, а не полмиллиона! Разойдутся по библиотекам, в продажу такое пускать бесполезно, торговая сеть вернет обратно через пару месяцев, им залежалый товар не нужен, полок не хватит. Госкомпечать сейчас должна выйти на рекордные четыреста миллионов оборота в год, это наше обязательство перед партией, а тут такая нездоровая ситуация. И наконец самое главное — Почему её называют русской писательницей, а не советской? Это что за демарш?
— Но Борис Иванович, что в этом такого. У нас есть великий украинский писатель Шевченко, казахский Ауэзов, таджикский Ниязи, пусть будет и одна русская. Почему у нас советскими числятся только русские и евреи, это же неправильно, — пытался сказать Мальчин, но был сразу перебит всочившим Стукачиным.
— Вы в своем уме! Нет, все-таки правильно сняли Махайлова, распустил он вас. Что у вас ещё? — снова уселся в кресло председатель.
Николай Александрович был душевнее и скромнее, а у этого с первого дня стоит импортный телевизор, одно только кожаное кресло чего стоит, сразу видно размах и непомерные амбиции, — думал Мальчин.
— Представители западных издательств прибыли на заключение контракта, пока на полтора миллиона долларов, но скорее всего их будет больше. В Америке полумиллионный тираж практически распродан, уже есть предложение на переиздание, а это снова валюта.
— Так это же хорошо, мы столько не зарабатывали прежде, давайте срочно оформляйте, — перебил его Стукачин.
— Ольга Лёд отказывается,
